≡

Чудское озеро. Зимнее солнце, большое и красное, невозмутимо катилось по ясному небу. Двадцатиградусный мороз схватывал лунки, и их то и дело приходилось очищать шумовкой от тонкого, но все-таки мешавшего ловле льда.

Рыба не клевала: мертвый сезон. Поднявшийся вскоре после восхода солнца свеженький ветерок гнал и гнал по озеру поземку, забирался под полушубок, в союзе с морозом схватывал уши и нос, знобил руки. Рыболовы в поисках счастливой лунки то и дело меняли места, согревались ходьбой и сверлением лунок. Мы с Сергеем тоже распечатывали все новые и новые лунки. Но все было напрасно.

Я уже давно заметил вдали одинокого рыболова, сидевшего на одном месте, загородившись от ветра парусом.

— Пошли туда, — сказал я напарнику, — не зря так плотно сидит тот мужик.

— Сходи, — ответил мне, усмехнувшись, Сергeй, — ведь это, надо думать, кто-то из местных. Так он тебе и выложит свои секреты.

Я пошел, хотя надежды было, конечно же, мало. Ведь из рассказов других рыболовов я знал, что местные удильщики далеко не всегда делятся своим опытом, не дают даже поглядеть, какого цвета и формы блесна. Но день шел впустую, и я, как мне думалось, ничего не терял. Хоть согреюсь, пока иду. А там уж что будет.

Не доходя до рыболова метров тридцать, просверлил очередную лунку. Но и тут было пусто. А между тем рыболов — это был дед с окладистой бородой — хоть и не часто, но выуживал крупных окуней.

Озябнув и решив малость размяться, я подошел к деду. Он оказался жителем небольшой деревеньки, что едва виднелась на далеком берегу. Дед сидел на салазках, накрытых коротким половиком. На воткнутую в лед за его спиной пешню был повешен парус, состоявший из двух легких палочек полутораметровой длины и пришитого к ним куска плотной материи. Парус не спасал от мороза, зато не давал ветру продувать одежду. Просто, легко, и рыбачить теплее.

Поздоровался. Спросил как дела. Дед приветливо ответил и, в свою очередь, поинтересовался моими успехами. Я лишь молча развел в стороны руки, давая понять, что успехов нет совсем.

— А давно ли ты, паря, — спросил меня дед, — ловишь на нашем озере? Ведь приезжий, небось?

— Да, я приезжий, а ловлю здесь вторую зиму.

— Ну дык и пора бы кое-что знать. А ли и всегда было так, как сейчас?

— Да нет, я и в прошлом году, и нынче, как встало озеро, кое-что ловил. А вот сегодня…

— Ага, значит, все-таки ловил. Ну что ж, и то хорошо. Ведь опыт да сноровка, они, брат, не сразу приходят. Как говорится, и на старуху бывает проруха. А ты еще молодой, научишься. Ты вот постой рядышком да погляди, как я ловлю, можа что и узришь новенького для себя. На дворе-то, ить, февраль. А февраль, милок, это тебе не перволедье, когда окунь, как говорится, хватает железяку на лету. Сейчас он стоит. Ходит он в оттепель, а сегодня солнце и мороз. Но жрать все равно хочет. И потому его надо дражить. Но дражить по-особому, с умом. Во, гляди, я опустил секушу (секуша — местное название зимней блесны. — Н.И.) на самое дно. Постучал ею по дну, легонько пошевелил, малехонько приподнял. Теперь свободно опустил, чтобы она маленечко поиграла. И так несколько раз. Но поклевки нет? Не-ет. Теперь, гляди, подмотнул лесу на мотовильце разок. И снова, приподняв, отпустил секушу в свободу. Но не клюнул горбач. Еще делаю подмотку разок. Да теперь вот так веду удочку от одного края проруби до другого. И потихонечку покачиваю. Потихонечку, понимаешь? Резкие движения его сейчас пугают. Вот так я его и дражу. Поднимешь секушу до полводы, он, гля-ко, и схватит. А то бывает, что и выше здынешь. Бывает, под самый лед за секушей придет. Терпение надо, браток, терпение. К тому же, гoлyба, тут надо знать не один секрет. И первый из них будет в том, есть ли тут рыба. Я-то местный, знаю, где она и когда стоит. А вам-то, приезжим и молодым, это неизвестно. Отсюда и пустое дело. Ну, а второй секрет, какая у тебя блесна. Не на кажинную он идет, ой не на кажинную. Ведь мозга-то у рыбы тоже есть. И чем она старше да крупнее, тем, надо полагать, умнее. Ну, и третий секрет — это уж как ты ловишь.

Дед рассказывал мне все это, не прекращая ловли. Он работал удочкой, поднимая блесну все выше и выше. И были в его неторопливых движениях какая-то уверенность и, ежели хотите, колдовство. Мне казалось, что вот-вот должно было произойти чудо. И оно произошло! Когда до льда оставалось каких-нибудь два метра (а ловил он на десяти), дед вдруг мягко подсек и через несколько секунд выволок на лед окуня весом около килограмма.

Я был поражен. Я буквально загорелся желанием попробовать ловить так же и тронулся, было, к своей лунке.

— Ты, паря, иди-кось сюды, — сказал мне во след рыболов, — тут-то уж наверняка поймаешь.

Я просверлил лунку в десяти метрах от деда. Попробовал ловить. Но… лишь пару раз почувствовал, как блесна за что-то задела.

Наблюдавший за мною дед попросил показать ему мои блесны. Я раскрыл и положил ему на колени свой патронташ. Вытаскивая из ячеек поочередно одну блесну за другой, он так же поочередно засовывал их обратно. Они, сделанные у меня из латуни, меди, мельхиора и серебра, любовно обработанные напильником, тщательно отшлифованные наждачной бумагой и пастой ГОИ, играли на солнце всеми цветами радуг и зорь. Ой, как они были красивы!

— Не то, сынок, — сказал мне старый рыболов, возвращая патронташ, — ой, не то. От таких блесен, ты уж прости меня, рыбка слепнет. На-кось, вот, лови.

И, развернув тряпицу, вынутую из кармана полушубка, он подал мне свою блесну. Я с недоверием поглядел на деда: уж больно неказиста была его блесна. Ну хоть плюнь на нее и выкинь.

— Что, гoлyбок, — обратился ко мне с улыбкою дед, — блесна непригляда, а? А ты не сумлевайся, лови. Она у меня, брат ты мой, уже была в деле.

Ловлю, стараясь так же, как и дед, дражить окуня. И вот где-то на половине пути до льда — уверенная поклевка. Осторожно, с трепетом вываживаю крупного желтобрюхого красавца-горбача. Его одного хватит на приличную уху, и я буквально расцветаю.

— Ну, вот, — басит дед, оглаживая свободной рукой свою пышную бороду, — а ты, чудак, сумлевался, есть ли здесь окунь, подойдет ли под сегодняшнюю погоду блесна… Есть он, родимый, есть. Но крепко стоит. Вот его и надо дражить. Но дражить не торопясь, с умом.

Я выуживаю второго, затем третьего окуня. И все от полкило до килограмма. Более того, мне кажется, что доволен мною и старый рыболов из махонькой псковской деревеньки Замогилье.

С тех пор прошли десятки лет. Блесну-непригляду, что подарил мне дед, давным-давно унесла крупная щука. Но я научился изготовлять оловяшки (а та блесна была из олова) сам. И они меня выручали, да выручают и теперь, причем не только зимой, но и весной, и осенью, и даже летом.

А свой рассказ мне хочется закончить чисто человеческим признанием: после встречи с такими людьми, как тот старый рыболов, если не видишь, то явственно ощущаешь какой-то не поддающийся описанию свет. Свет, от которого и сам становишься щедрее и добрее.

Автор: Николай Илларионов

Этот рассказ Николая Илларионова был опубликован в номере 6/2002 «Российского рыболовного журнала».

Купи сейчас: